На вид Адольф Гитлер был совершенно спокоен. Даже я, знавший его 13
лет, не мог и предположить, что он уже решил свести счеты с жизнью.
Он, как обычно, был в серо-зеленом кителе и черных брюках и держал в
правой руке карту Берлина. Левая неудержимо тряслась. Было 29 апреля
1945 года: советские войска продвигались все ближе к центру города и
бункеру фюрера. «Что думаете о ситуации, Кемпка?» - спросил Гитлер. Я
доложил: мои люди обороняют Рейхсканцелярию и ждут, когда на помощь
придет 12 армия. Ее все ждут, заметил Гитлер и протянул мне руку. Живым
я его больше не видел.
Я родился в 1910 году в семье, происходившей от польских эмигрантов:
всего нас у родителей было десять. В 1930 году я стал водителем в
штаб-квартире отделения нацистской партии в Эссене, а два года спустя
начал работать у самого Гитлера. Меня вызвали в Мюнхен, где он лично
побеседовал со мной и другими 30 кандидатами. По привычке мы
выстроились полукругом, а я, как самый низкорослый, оказался
левофланговым.
Нам по одному приказывали сделать шаг вперед, и Гитлер расспрашивал
каждого о технических знаниях и личных данных. Наконец очередь дошла до
меня. «Эрих Кемпка, 21 год. . . отец - шахтер из Рура, живет в
Оберхаузене».
Он тут же засыпал меня вопросами: «Какие модели автомобилей вы водили?
Вам знаком восьмилитровый двигатель с воздушным охлаждением? Сколько
лошадиных сил у мотора этой машины? Где вы учились на шофера? Вы едете
по серпантину со скоростью 50 миль в час, начинаете поворот и видите
встречный автомобиль: ваши действия?» Я никак не ожидал, что этот
человек так разбирается в технике. Мои ответы его, видимо,
удовлетворили, и Гитлер пожал мне руку. Я был страшно рад, что так
хорошо сдал «экзамен». Сама мысль о том, что я буду возить такого
человека, приводила меня в восторг.
За один только 1932 год я проделал 132000 километров [82000 миль], мы днем и ночью колесили по всей Германии.
Гитлер редко заговаривал со мной о политике, но предлагал обращаться к
нему с личными проблемами. Он всегда заботился о том, чтобы его
водители были размещены и накормлены самым лучшим образом,
приговаривая: «Мои шоферы и пилоты - это мои лучшие друзья. Ведь я
доверяю этим людям свою жизнь!» Гитлер обожал автомобили, и когда мы
ехали куда-то, садился рядом с водителем, болтал со мной, следил за
маршрутом по дорожному атласу и просчитывал время в пути таким образом,
чтобы всегда быть на месте минута в минуту.
Когда в 1936 году скоропостижно скончался заведующий автопарком
Гитлера, я был назначен на его место. Позднее мне присвоили звание
оберштурмбанфюрера (равное армейскому подполковнику), и я был включен в
личную охрану Гитлера (первоначально нас было восемь человек).
Помимо редких отпусков, что я проводил дома, и зарубежных командировок,
я практически всю войну провел в ставке фюрера - в ближайшем окружении
Гитлера. В 1945 году, когда война вступила в финальную стадию, он
перебрался в бункер Рейхсканцелярии. Бункер не раз получал прямые
попадания, но мощная бетонная крыша выдержала. В северной части Берлина
уже шли уличные бои: немногочисленные немецкие войска отчаянно пытались
остановить наступление Красной Армии.
За несколько недель до 20 апреля 1945 года - последнего дня рождения
Гитлера - в Берлин приехала его подруга Ева Браун. Хотя он этому и
противился, она вместе с Гитлером отпраздновала его день рождения и
оставалась с ним все последние дни - до самой смерти. Мне удалось
по-настоящему поговорить с Евой (мы были знакомы с 1932 года) только 26
апреля. Она сказала мне: «Я ни при каких обстоятельствах не оставлю
фюрера и, если придется, умру вместе с ним. Сначала он настаивал, чтобы
я улетела из Берлина. Но я сказала: «Нет. Твоя судьба - моя судьба»».
Гитлер дал одному из своих врачей зловещее поручение - проверить ампулы
с цианистым калием, которые ему выдал рейхсминистр внутренних дел
Генрих Гиммлер. Узнав, что Гиммлер пытается вести переговоры с
союзниками, Гитлер засомневался: вдруг он подсунул вместо яда
«пустышку». Было видно, как трудно далось ему решение проверить
действенность яда на своей любимой собаке Блонди. Подозрения оказались
беспочвенными: эльзасская овчарка умерла мгновенно.
Уже несколько дней ходили разговоры о предстоящей свадьбе Гитлера и
Евы. Первые приготовления начались 28 апреля. Церемония должна была
состояться в его кабинете. Перед этим Гитлер продиктовал секретарше
Траудль Юнге свое личное и политическое завещание. Бракосочетание
проходило под аккомпанемент снарядных разрывов. Тем не менее, когда
Гитлер и Ева встали у стола со свидетелями - министром пропаганды
Йозефом Геббельсом и личным секретарем фюрера Мартином Борманом - по
бокам, в комнате воцарилось праздничное настроение.
К 30 апреля русские снаряды сыпались на Рейхсканцелярию и
правительственный квартал фактически без перерыва. Окрестные улицы
превратились в груды развалин и камней.
Адъютант Гитлера Отто Гюнше позвонил мне в подземный гараж. Хриплым от
волнения голосом он сказал: «Мне срочно нужны 200 литров бензина».
Я подумал, что он шутит, и ответил: это невозможно. Тогда Гюнше сорвался на крик: «Бензин, Эрих, бензин!»
«Что тебе толку от каких-то двухсот литров?» - спросил я.
«Эрих, не по телефону. Поверь, бензин мне просто необходим. Делай, что
хочешь, но канистры должны быть у выхода из бункера немедленно».
Бензин можно было раздобыть только в подвалах берлинского зоопарка: мы
там припасли несколько тысяч литров. Но посылать туда моих людей под
обстрелом - значило отправлять их на верную смерть. «Подожди хотя бы до
пяти вечера, к этому времени обстрел немного затихает», - предложил я.
«И часа не могу ждать. Слей, сколько сможешь, из разбитых машин, и
сразу же шли людей к выходу. А сам иди сюда - немедленно!». Гюнше
повесил трубку.
Большинство машин в нашем гараже были завалены обломками просевшей
бетонной крыши. Я велел своему заместителю слить весь бензин, что есть
в баках, и поторопился к Гюнше. Когда я спустился в бункер, он как раз
выходил из гостиной Гитлера, белый как мел.
«Ради бога, Отто, что происходит? - крикнул я. - Ты что, спятил -
заставлять полдесятка моих людей рисковать жизнью, чтобы добыть тебе
бензин под таким огнем?»
Он подошел к входу и закрыл двойную дверь, потом обернулся и сказал: «Шефа больше нет».
Я был потрясен: «Как это могло случиться, Отто? Я только вчера с ним
говорил - он был совершенно здоров и спокоен». Гюнше поднял правую
руку, изобразил большим и указательным пальцами пистолет, и приставил
себе ко рту.
«А где Ева?» - спросил я. Гюнше показал на дверь комнаты Гитлера: «Там. С ним».
Не без труда я заставил его рассказать о событиях последних часов.
Гитлер застрелился в своем кабинете и упал ничком, головой на стол. Ева
сидела сбоку от него. Она приняла яд, но тоже держала пистолет. Теперь
ее правая рука свешивалась с подлокотника дивана, а оружие валялось
рядом на полу.
В этот момент вошел один из моих людей. Он доложил, что 180 или 200
литров бензина доставлены к выходу из бункера. Я отправил его обратно в
гараж. Не успел я закончить, как дверь гостиной открылась, и на пороге
появился камердинер Гитлера Хайнц Линге. С отчаяньем в голосе он
спросил: «Бензин. . . где бензин?»
«На месте», - ответил я.
Перед смертью Гитлер велел Гюнше связаться со мной и добыть топливо,
чтобы сжечь их с Евой трупы, пояснив: «Не хочу, чтобы меня мертвого
русские выставили в паноптикуме, как Ленина».
Камердинер вернулся в гостиную. Через несколько секунд дверь снова
открылась. Врач Гитлера Людвиг Штумпфеггер и Линге вынесли тело
Гитлера, завернутое в одеяло. Его лицо было прикрыто до глаз. Лоб под
седеющими волосами уже покрылся восковой бледностью смерти. Левая рука
свешивалась из-под одеяла.
За ними шел Борман с Евой на руках. Она была в черном платье, голова
была запрокинута, светлые волосы спадали вниз. Это потрясло меня чуть
ли не больше, чем вид мертвого Гитлера. Ева терпеть не могла Бормана -
«серого кардинала» в ближнем кругу фюрера. Она давно уже поняла, что
этот человек - интриган и властолюбец. И теперь злейший враг нес ее на
погребальный костер. Я не мог этого допустить, и сказал Гюнше: «Ты
помогай нести шефа, а я возьму Еву!».
Я взял ее тело из рук Бормана. Платье сбоку было мокрым. Я решил, что
она тоже стреляла в себя, но Гюнше потом объяснил: когда Гитлер рухнул
на стол, он опрокинул вазу, и Еву залило водой.
К выходу из бункера вела лестница - 20 ступенек. Я почувствовал, что
силы меня оставили, и остановился. Гюнше, уже поднявшийся до середины,
поспешил назад, помочь мне. Вдвоем мы вынесли Еву наружу. Было примерно
четыре пополудни. Обстрел Рейхсканцелярии не прекращался. Снаряды
взметали фонтаны земли.
Штумпфеггер и Линге опустили тело Гитлера на землю метрах в трех от
выхода из бункера. Там он и лежал, завернутый в одеяло, ногами к двери
в подвал. Длинные штанины задрались, правая ступня повернута внутрь. Я
часто видел его ногу в таком положении, когда ему случалось задремать
на соседнем сиденье во время наших долгих поездок.
Мы с Гюнше положили Еву рядом с мужем. Вокруг рвались русские снаряды.
Я бросился назад в бункер, задыхаясь, схватил канистру с бензином,
снова выбежал во двор и поставил ее рядом с телами. Ветер трепал
спутанные волосы Гитлера. Я отвинтил колпачок канистры. Близкие разрывы
засыпали нас землей и пылью.
Нам пришлось забежать внутрь, чтобы укрыться от снарядов. Мы с Гюнше и
Линге переждали, пока обстрел поутихнет, и вышли, чтобы облить трупы
бензином. Ветер колыхал платье Евы Гитлер, пока оно не намокло от
бензина. Геббельс, Борман и Штумпфеггер наблюдали, стоя в дверях
бункера.
Кто-то предложил поджечь бензин, бросив на трупы ручную гранату, но я
не согласился. И тут я заметил у дверей большую тряпку. «Тащи ее
сюда!», - крикнул я. Гюнше разорвал тряпку надвое. Понадобилось не
больше секунды, чтобы открыть канистру и пропитать жгут бензином.
«Спички!» Геббельс вытащил из кармана коробок спичек и подал мне. Я поджег тряпку с одного конца и швырнул ее рядом с телами.
Через несколько мгновений вспыхнуло яркое пламя, поднялись клубы
черного дыма. Огонь начал постепенно пожирать трупы. Мы в последний раз
отдали честь мертвому фюреру и его жене.
Нам пришлось еще не раз обливать тела бензином и поджигать снова. В
течение вечера, в сложнейших условиях, мои люди добыли для нас еще
несколько сотен литров топлива. В бункере тем временем собрались
сотрудники личного аппарата Гитлера. Многие выходили наружу попрощаться
с вождем и его женой.
Мы с Гюнше вернулись в гостиную Гитлера. Там все еще оставались следы
самоубийства. Пистолеты Адольфа и Евы по-прежнему лежали на красном
ковре. На столе стыла лужа крови фюрера. Рядом стояла фотография матери
Гитлера в молодости.
Я отправился в гараж, заниматься своими обязанностями. Возле медпункта
я увидел сидящую за столом Магду Геббельс. Она рассказала мне о
прощании с фюрером: «Я встала перед ним на колени и умоляла не кончать
с собой. Он дружески поднял меня и спокойно объяснил, что другого
выхода у него нет».
Обугленные останки были собраны и погребены в неглубокой могиле у стены здания Рейхсканцелярии - той, что напротив гаража.
В девять утра 1 мая было принято решение идти на прорыв. У нас не было
иной альтернативы - только пробиться с боем или умереть, как подобает
солдатам. Нашей группе из примерно 100 человек удалось вырваться из
окружения при поддержке танковой роты. Затем меня контузило близким
взрывом: я потерял сознание и на какое-то время даже ослеп.
Позднее, когда я уничтожил свои документы и переоделся в гражданское,
меня провела через русские посты девушка из Югославии - она говорила,
что я ее муж. До сих пор не знаю, почему эта совершенно незнакомая
девушка решила мне помочь. В конечном итоге я добрался до Берхтесгадена
- городка, рядом с которым находилась горная резиденция Гитлера. Там я
провел день с женой, приходя в себя после пережитых событий.
Я думал, что, оправившись, сдамся союзникам и расскажу все как есть:
что я был начальником автопарка фюрера и рейхсканцлера Германии. Однако
меня опередили. За мной пришли американские контрразведчики. После
двенадцатичасового допроса меня посадили в берхтесгаденскую тюрьму.
Потом меня перевозили из одного лагеря военнопленных в другой. Союзники
считали, что Гитлер жив, и на каждом допросе пытались выяснить, что на
самом деле с ним произошло. Все те же набившие оскомину вопросы, все те
же попытки поймать меня на лжи. Впрочем, обращались со мной неплохо.
В конце 1946 г. меня из лагеря для военных в Дармштадте доставили в
Нюрнберг, где судили военных преступников. Я давал показания на
процессе над Борманом: его судили заочно (останки рейхслейтера нашли
намного позже). Судей поразило, как много мне было известно.
Из Нюрнберга меня отправили в лагерь в Регенсбурге: там мой статус был
изменен, и из военнопленного я стал интернированным. По дороге из
Регенсбурга в Людвигсбург я попал в серьезную аварию. В результате
после соответствующих судебных процедур в октябре 1947 года меня
освободили.
Никогда не забуду разговора, который состоялся у меня с Гитлером в 1933
году, вскоре после того, как он захватил власть. Мы как раз выезжали из
рейхсканцелярии, и он произнес слова, которые тогда показались мне
странными, но запомнились накрепко: «Знаете, Кемпка, а ведь живым мне
отсюда не уйти».
Воспоминания Эриха Кемпки «Я был шофером Гитлера» только что опубликованы издательством Frontline Books.