Лейтенант во главе своих пехотинцев врывается на станцию, перескакивает
через рельсы. Дальше видны сторожевые вышки и множество близко стоящих
бараков. Советским людям объяснять не надо - это лагерь.
Лейтенант Юрий Ильинский замечает около заснеженной дороги табличку с надписью «Auschwitz». Дальше виднеются городские кварталы.
Его рота входит в состав 100 Львовской Пехотной Дивизии под
командованием генерал-майора Фёдора Карсавина. Дивизия наступает с на
Освенцим с востока. Командующий наступающей от Кракова на Верхнюю
Силезию 60 Армии Первого Украинского Фронта генерал-полковник Павел
Курочкин намерен в районе Освенцима окружить в большом котле
отступающие немецкие силы. Советские дивизии наступают на город с
севера и с юго-востока.
19-летний Ильинский понятия не имеет, это ещё Польша или уже Германия.
Для его солдат это большая разница - ни один из них не сомневается, что
в «проклятой Германии», наконец-то, им будет больше позволено. Когда
советские солдаты входят в город, всё становится ясно. На домах
появляются бело-красные флаги, всюду полно радостных польских жителей.
Поляки то и дело зовут красноармейцев и показывают им смешавшихся с
толпой, переодетых в гражданское гитлеровских функционеров.
Немцы не обороняют Освенцим, и рота Ильинского, в которой не более
половины штатного состава, около 14 часов добирается до железнодорожной
станции. На открытом пространстве красноармейцев вжимает в землю
пулемётный огонь. Немцы засели в нескольких бункерах, расположенных на
станции, между путями. Они хорошо пристрелялись. Советские солдаты
почти полчаса ползут в глубоком снегу, пока один из них, наконец, не
обезвреживает ближайший бункер связкой гранат. Через минуту за спинами
красноармейцев раздаётся грохот двигателей. На помощь роте Ильинского
идут танки. Гром орудийных выстрелов, и другой бункер уже разбит.
Немецкие пулемёты замолкают. Лейтенант во главе своих пехотинцев
врывается на станцию, перескакивает через рельсы. Дальше видны
сторожевые вышки и множество близко стоящих бараков. Советским людям
объяснять не надо - это лагерь.
Пистолетик для маленького узника
Красноармейцы подходят ближе, замечают колючую проволоку. Через дыры в
ограждении проскальзывают к баракам. Они идут осторожно - поблизости
всё ещё слышны выстрелы. У стены барака они замечают груду страшно
измождённых тел. У другого барака - множество расстрелянных женщин и
мужчин. И наконец, попадают в барак с исхудавшими, больными детьми в
лохмотьях. Самому маленькому два-три года. Солдаты расстегивают
вещмешки и раздают им всё, что у них есть съедобного. Шестилетний малыш
хватает Ильинского за руку и уже не отпускает. Водит его по лагерю,
показывает: здесь был крематорий, а здесь баня, там людей сжигали.
Лейтенант берёт из груды обгорелых костей кусочек человеческой челюсти
и прячет в вещмешок. На вопрос, где его родители, мальчик отвечает
спокойно, что немцы их убили.
Ильинский в ту же минуту решает забрать ребёнка с собой, в свой
батальон. Отогреют его, накормят, оденут. В армии ему всегда будет
лучше, сытнее, чем среди гражданских. Но комбат, командир батальона,
велит отвести ребёнка обратно. Мальчик плачет. Ильинскому тоже хочется
плакать. В конце концов, он на прощанье отдаёт мальчонке то, что у него
есть самого ценного: маленький, никелированный дамский пистолетик
калибра 5 мм.
Последние казни
СС ещё с июля 1944 года, с момента освобождения лагеря в Майданеке,
систематически ликвидировал документы и уменьшал число узников в
лагерях, в Аушвице и Биркенау. С начала декабря 1944 года по 15 января
в Рейх было вывезено с лагерных складов более полумиллиона штук одежды,
оставшейся от тех, кто был убит в газовых камерах. С осени узники
принуждены были уничтожать следы преступления: демонтировали
оборудование газовых камер и крематориев, разбирали деревянные бараки,
сжигали документы (в январе их сжигали на кострах на лагерных улицах),
выкапывали прах сожжённых жертв и высыпали в реку Солу, копали землю,
сажали деревья. Неделю назад немцы взорвали крематории II и III, а
вчера в час ночи - последний крематорий, V.
Последние построения на апель-плацу в лагере Аушвиц-Биркенау были 10
дней тому назад. На другой день началась эвакуация 58 тысяч узников в
колоннах по 500 человек, по снегу, при более чем двадцатиградусном
морозе. Ослабевших убивали эсэсовцы. Погибли тысячи узников.
В лагере Аушвиц осталось около 1200 узников, больных и не способных
идти; в Биркенау - 5800 узников, в основном женщин. Охранники-эсэсовцы
исчезли шесть дней назад, но территорию лагеря всё ещё прочёсывали
патрули СС и Вермахта. Ещё позавчера в Биркенау вошёл отряд СД, который
собрал 150 евреев, вывел их за ворота и часть их них расстрелял. В это
время в лагере Аушвиц эсэсовцы обыскали бараки, согнали узников в одно
место и готовились казнить их, но тут приехали гестаповцы с известием,
что русские в любую минуту могут замкнуть окружение. Тогда немцы в
спешке покинули лагерь.
В Бжезинке больные и крайне ослабленные узники попрятались в бараках. В третьем часу дня раздались крики: «Идут! Идут!».
Узникам можно есть только сухари
Узник Альфред Фидеркевич на главной дороге лагеря замечает
советского солдата. Он идёт по снегу мягким шагом, приклад у плеча.
Фидеркевичу освободитель кажется охотником в лесу. Он выходит ему
навстречу.
- Zdrawstwujtie!
Русский с улыбкой спрашивает, есть ли тут немцы, и осторожно движется дальше.
К вечеру в Освенцим, в главный лагерь Аушвиц и в Бжезинку входят целые
советские дивизии. При виде трупов и измождённых, весящих по тридцать
килограмм узников, с чрезвычайным трудом бредущих по снегу к
освободителям, многие закалённые красноармейцы плачут, как дети.
Русские отдают голодным узникам весь свой провиант. К сожалению,
солдаты прекрасно обеспечены: кроме сухарей, у них есть консервы из
жирной свинины, куски солёной копчёной грудинки. Мясо для долго
голодавших узников смертельно опасно, но лишь немногие способны
ограничиться сухарями. Не проходит и четверти часа, как первые
несчастные корчатся от боли, окрашивая снег кровавым поносом. Многие
умирают. Среди них - известный довоенный юрист из Вены, обер-прокурор
доктор Вахсман.
Ближе к ночи на территории лагеря появляются советские военные врачи.
Они приказывают немедленно отнять у бывших узников всё съестное - за
исключением сухарей - и начинают осматривать больных.
Можно ли вернуться в Будапешт?
В блок больных в Бжезинке советские солдаты добираются поздно, уже в
темноте. Когда двери большого барака медленно открываются, десятки
лежащих в одежде больных узниц замирают в ужасе. Во время эвакуации
эсэсовцы не успели ликвидировать женский лазарет - неужели вернулись,
чтобы убить больных узниц? В барак, погружённый во тьму, гуськом входят
красноармейцы. У каждого в руке свеча. Первый, высокий русский, идёт
осторожно, оглядывается по сторонам. За ним шагает страшно некрасивый
монгол. На руках у него сидит лагерный ребёнок - исхудавший, грязный.
Малыш прижимается, трогает лицо солдата, который с улыбкой поворачивает
голову, когда пальчик попадает ему в глаз.
Больные с плачем ползут к солдатам, обнимают их ноги, целуют руки.
Русские, слегка испуганные, гладят их обритые головы, поднимают
высохшие, как щепки, тела.
- Можно вернуться в Будапешт? - спрашивает кто-то.
- Можно, - отвечает самый высокий из солдат.
- А в Белград?
- Можно, можно.
- А в Лодзь? - кричит из-за спин подруг по несчастью 16-летняя Юлия Темерсон, еврейка из Лодзи.
- Можно!
Тяжелобольная немецкая узница проталкивается к русскому:
- Берлин? Берлин?
- Берлин ещё нет, но уже скоро.
В окрестностях Освенцима и Бжезинки вечером и ночью идут достаточно
интенсивные бои. Советские солдаты, которые только что прошли через
территорию обоих лагерей, теперь вообще не берут пленных.
Перевод: Тамара Ursa ©
